Драбблы про Рафика и Эдика

[assortita]

Если какие-то драбблы уже были в соо, пните меня, пжл.
Название: Трудовые будни в КО
Автор: Вольт
Бета: Линден
Размер: драбблы
Пейринг: Эдуард Ронднуарович/Рафик Конфеткин, остальные фоном
Категория: слеш
Жанр: повседневность
Рейтинг: от PG до R
Краткое содержание: Чернеткин: как это было.
Дисклеймер: Конфеты и марки принадлежат своим правообладателям
Предупреждения: пионерская АУшка; есть POV Эдика


***
Раф не удержался от улыбки, когда увидел в дверях заведующего. Он выглядел слишком... неофициально: без пиджака, с закатанными рукавами рубашки, но главное — с двумя алыми галстуками в руке.
— У вас навязчивая идея? — Конфеткин выпрямился в кресле заведующего, наблюдая, как тот закрывает дверь на ключ.
— Да.
Чернов подошел ближе и опустился перед ним на колени.
Сердце Рафа пропустило удар. Он снова, уже в который раз, почувствовал себя двенадцатилетним Рафиком, которому когда-то давно в этом самом кабинете заведующий перевязывал галстук.
— Эдуард... Ронднуарович? — Раф неуверенно дернулся, когда его левая рука оказалась привязанной к подлокотнику кресла, но пересилил себя и замер. Правую руку постигла та же участь.
— Будет плохо — скажешь, — Чернов умудрялся говорить так властно, будто и не стоял перед вожатым на коленях, а пересказывал инструкцию по пожарной безопасности.
Конфеткин хотел было сказать, что ему уже плохо, потому что он не привык сидеть привязанным галстуками к креслу, но в этот момент Чернов принялся расстегивать его брюки, и Раф, уже догадываясь, что за этим последует, отвернулся и прикрыл глаза. Он все еще не мог смотреть заведующему в лицо, когда они с ним... Когда они с ним. Заставить себя распространить эту мысль, пусть даже про себя, не вслух, он тоже не мог.
Когда Эдуард Ронднуарович склонил голову, Раф судорожно вздохнул и закусил губу. Кабинет медленно плыл перед глазами.
— Мы тут не одни... На этаже, — тихо попытался сказать он, но Чернов его все равно вряд ли слушал. Его руки гладили запястья Рафа, ненавязчиво раздвигали в стороны колени, сжимались на бедрах.
Раф тихо застонал сквозь зубы.
Когда он отдышался и пришел в себя, Эдуард Ронднуарович все еще стоял перед ним на коленях. Раф не видел выражения его лица, но что-то оборвалось у него внутри, когда заведующий отвязал его правую руку и быстро прижал ее к губам.
Конфеткин мягко высвободился и неуверенно провел ладонью по щеке Чернова.
— Я не знаю... не знаю, что после этого полагается делать, — честно признался он, зарываясь в волосы на затылке Эдуарда Ронднуаровича.
Скользнул под воротник, погладил кончиками пальцев по шее.
Чернов, наконец, поднял на него глаза.
Раф невольно замер.
— На ответной любезности я не настаиваю, не напрягайся так, — оттаял Эдуард Ронднуарович. Развязал вторую руку, подержал ее в своей руке и с видимым сожалением выпустил.
— Кому завтра вставать в полседьмого? Эдуарду Ронднуаровичу, правильно. Спокойной ночи, вожатый второго отряда.

***
Когда Рафик первый раз собирался сделать это, его слегка трясло от волнения.
— Ты можешь отказаться, — на всякий случай повторял Чернов. Про себя он уже решил, что если Конфеткин действительно передумает, он, Ронднуар-то-есть-Эдуард, придушит его галстуком. Алым, идеологически правильным, мать его, галстуком. Тем самым, на который Эдуард не может спокойно смотреть уже не первый год.
Конфеткин понимал, что обратной дороги нет. Поэтому он категорично помотал головой, опустился на колени, расстегнул заведующему ремень и, отважно зажмурившись, потянул брюки вниз.
Если бы он не зажмуривался, то увидел бы, как на мгновение лицо Эдуарда Ронднуаровича приобрело почти умоляющее выражение. А потом он запрокинул голову, зарылся руками в волосы Рафа и притянул его ближе, стараясь не терять остатки самоконтроля.
Это было затруднительно. Чернов почувствовал горячее дыхание Рафа на своем члене, то, как его пальцы неуверенно пробежались вдоль.
А после Раф глубоко вдохнул и взял в рот. Совсем неглубоко.
Чернов распахнул глаза, вцепился в плечи Конфеткина, чтобы не засадить на всю длину вот-прямо-немедленно.
Раф выпустил его изо рта и поднял голову.
Это было потрясающее зрелище.
— Так, да? Как... как ты это делаешь?
С неимоверным усилием Чернов удержался от того, чтобы не потянуть его за галстук.
Если ему не будет хватать воздуха, он откроет рот.
Если он откроет рот, то... прекратить об этом думать, ты заведующий, черт возьми.
— Раф, ради Бога, ты... тянешь время, — наконец, выдохнул Чернов. — Сделай уже как получится!
Конфеткин сосредоточенно кивнул и снова взял в рот, на этот раз чуть глубже. Потом провел языком, попробовал сжать губы и, наконец, поймал что-то вроде ритма. Знал бы он, как сходит с ума в этот момент его заведующий... Хотя, Раф наверняка это знал.
— Эдуард Ронднуарович... — Раф на мгновение отстранился.
Он уже успокоился, по крайней мере, сердце не билось, как сумасшедшее; только в висках шумело, и Эдуард... Да. И Эдуард. Который смотрел на него так, что Рафу хотелось то ли выскочить за дверь, то ли не уходить из этого кабинета никогда.
— Раф, — Чернов сделал над собой усилие и выдал то, чего никогда, ни при каких обстоятельствах не говорил подчиненным. — Раф, пожалуйста!
Раф делал это почти невыносимо медленно — возможно, Чернову только так казалось, потому что он думал об этом года три, не меньше. С тех пор как Конфеткин слегка подрос и о нем стало можно... думать.
Когда Чернов резко отстранился и зашипел сквозь зубы, Раф не стразу понял, в чем дело. Потом почувствовал — на шее мокро и горячо.
А дальше Эдуард Ронднуарович рывком поставил его на ноги и глубоко поцеловал.
Раф попробовал протестовать, дернулся и затих. Левой рукой заведующий ловко развязал ему галстук. Провел по щеке, по шее, вдоль ворота.

Минут двадцать спустя Конфеткин быстрым шагом направлялся к себе. Не хватало еще, чтобы дети увидели его без галстука... Это же непедагогично! Все-таки форма.
Вспомнив, как непедагогично Чернов покрывал поцелуями его лицо, Раф невольно залился краской и ускорил шаг.

***
(POV Э.Р. Чернова)
Накануне Дня Нептуна мы уехали. Персонал "Красного октября" пребывал в твердой уверенности, что мы отправились за реквизитом, Конфеткин считал — ко мне на квартиру. На деле, конечно, Конфеткину лучше не знать, откуда так внезапно и кстати подвернулась свободная квартира. И если бы кто-то из "Октября" заглянул туда и обнаружил разбросанный на кровати "реквизит", мне немедленно пришлось бы эмигрировать.
— Все тюбики-крышечки потом убрать, — говорю я.
Рощин будет в восторге, если здесь что-нибудь найдет... Да он точно найдет. Он же Рощин.
— Эдуард Ронднуарович... — говорит Конфеткин. Ежится на кровати и снова сводит колени.
В этот момент надо бы высокопарно поговорить о любви, но практичный подход нравится мне больше. Я прекрасно понимаю, что все будет плохо и что нам обоим ничего не понравится: мне придется держать себя в руках, а ему...
Ну, тут вообще отдельный разговор.
— Мы все сделаем правильно, успокойся, — говорю я и подхватываю его ноги под колени, разводя их в стороны.
Нельзя ничего делать резко, а неуверенно — нельзя тем более: если я буду сомневаться, он начнет паниковать.
Черт возьми, как все сложно. Я успеваю несколько раз пожалеть, что мы вообще встретились, и при этом отчетливо понимаю: он сейчас думает о том же.
— Главное, не дергайся, все под контролем, — напоминаю я.
Это помогает. Конфеткин обнимает меня за шею и пронзительно смотрит в упор. Он что-то хочет сказать, но просто закрывает глаза и кивает. Я даже успеваю его поцеловать, прежде чем сделать первое пробное движение.
Его руки сжимаются у меня на плечах.
— Не могу.
В этот момент я закрываю глаза и на миг теряю голову. Мне с ним хорошо, слишком хорошо. Черт возьми, уже хорошо, а мы только начали.
У него перехватывает дыхание. У меня тоже, и я ничего не могу с этим сделать. Я глажу его напряженные бедра и подаюсь назад.
— Не могу, не могу, не могу, — повторяет он, как заведенный, упираясь ладонями мне в грудь.
Я снова вхожу, и он всхлипывает мне на ухо. В нем жарко и тесно. Какое там "расслабься", боже, о чем я.
— Терпи, — говорю я и начинаю медленно двигаться.
Он берет себя в руки, судорожно кивает и тихо шипит сквозь стиснутые зубы. Я утыкаюсь лбом в его плечо, целую шею, и воображение само дорисовывает алый галстук, а память услужливо подсовывает воспоминания — тонкого, длинноногого мальчишку в пионерской форме. Он отбрасывает со лба светлые, выгоревшие на солнце волосы — и я, кажется, что-то говорю ему, а он глухо и коротко стонет в ответ на каждое мое движение. В какой-то момент я чувствую, как он кусает меня в ключицу (не расстегивать в лагере рубашку), и после этого здравый смысл постепенно покидает меня. Я помню, как он выгибается, как запрокидывает голову, как сбивается его дыхание, и мне становится проще растягивать его, потому что он то ли привыкает, то ли устает.
Потом я прихожу в себя. Солнечный зайчик мечется на простыне, а худое, угловатое тело подо мной изредка вздрагивает. Я понимаю, что нужно разговаривать, подыскиваю подходящие слова, но Конфеткин открывает рот первым.
— Вы, вы ведь... никому, совсем никому, да?.. — сдавленно говорит он.
— Между нами, — киваю я и касаюсь губами его шеи.
Его дыхание постепенно выравнивается, а руки снова ложатся мне на плечи.

***
Праздник Нептуна этим летом особенно удался. По крайней мере у заведующего пионерским лагерем "Красный октябрь" Эдуарда Ронднуаровича Чернова.
Он еще не вышел из образа Морского Царя. Опираясь на переделанную в трезубец трость, он задумчиво смотрел из окна кабинета во двор. Там разворачивалось батальное сражение между войсками индейцев и русалок. Переодетый чертом Реанимацын за ухо оттаскивал упирающегося Задохликова подальше от воды, чертыхаясь не хуже заправской нечистой силы. В это же время ведомые Нутеллой русалки оттеснили индейцев на спортивную площадку и уже собирались праздновать победу, когда вперед ринулся индеец Медведь Косая Лапа и с ног до головы окатил водой русалку Белочку. Поднялся визг, и у Чернова заложило уши.
— Весело у них там, — тщательно скрывая зависть, проворчал вожатый второго отряда Рафик Конфеткин, сильнее заворачиваясь в одеяло. Он сидел на кровати Чернова в смежной с кабинетом комнате и сох. Конфеткин пострадал в послеобеденной битве тритонов с амазонками, промок до нитки и был под шумок уведен с поля боя Нептуном.
— Даже не думай туда идти, — сказал Рафику "Нептун". — До нас в кои-то веки никому дела нет.
— Дети решат, что Подводный Царь утащил меня в свое царство, — Рафик состроил рожицу и спрятался в одеяло с головой. — Устроят паломничество на речку...
— И потонут, — оптимистично договорил Чернов.
Отошел от окна и устроился рядом с замотанным в одеяло вожатым.
— Твой отряд сейчас с Шишкиным воду в лес таскает. Будут отряд Пикника поливать.
— Бедный Пикник, — пожалел Конфеткин. И свесил на пол босые ноги, — Если надо, я проверю! Они точно с Натсом?
— Честное пионерское, — закатил глаза Чернов. — У тебя рубашка не высохла еще, — добавил он на всякий случай.
— Весь лагерь в мокрых рубашках бегает!
— Не весь, — поправил заведующий. — Задохликов в сухой рубашке. И он не бегает. Я вообще не знаю, что он тут делает, — добавил он себе под нос, рассеянно вытирая влажные волосы полотенцем.
Конфеткин вытащил руку из-под одеяла, ухватил полотенце за край и стер с щеки Чернова боевую раскраску, стараясь, чтобы его собственные щеки не приобрели при этом яркий оттенок пионерского галстука.
— Эдуард Ронднуарович, вы... — Рафик замялся, но все-таки продолжил, — ... вы эту юбочку из лопухов снимать собираетесь?
— Естественно, — Чернов расправил ярко-зеленые, матерчатые, мокрые насквозь лопухи. — Ты когда-нибудь видел, чтобы я в таком виде после основной части праздника разгуливал? По детскому учреждению!
— Если бы увидел, пришел бы сюда на несколько лет раньше, — Конфеткин усмехнулся.
Чернов вопросительно приподнял брови.
— Товарищ вожатый второго отряда... Вы о чем?
Взгляд заведующего задержался на голом выскользнувшем из-под одеяла колене Конфеткина.
— Лопушки — это удобно, — рассудительно пояснил Раф. — Раздеваться не надо.
— В следующем году в рыболовную сеть наряжаться буду, — усмехнулся Чернов. Замотанный в одеяло Раф придвинулся ближе.
— А я бы посмотрел, — признался он.
— О Господи, — не идеологично высказался товарищ заведующий лагерем и скользнул рукой под одеяло.

За окнами по-прежнему светило солнце и шумели дети.